В 12 лет мы смотрим на себя в зеркало с чувством стойкого, как краска для волос, отвращения. Что за безобразные одутловатые щеки, которые так и хочется проткнуть цыганской иглой или выпустить в небо, словно воздушные шары? Что за бездомный пудель на голове вместо человеческой прически? Откуда на скулах взялась эта ржавая россыпь адских веснушек?
Время проходит. Щеки худеют, веснушки бледнеют, волосы выпрямляются.
Комплексы остаются.
Я некрасивая.
В детском саду все хотят играть Снегурочку. Такую себе маленькую Веру Брежневу: с белесыми волосами ниже плеч, тонкими ручками-ножками, голубыми глазами и хлопающими ресницами.
Но Снегурочка одна, и ее платье уже демонстративно примеряет дочка заведующей. А всем остальным достаются малобюджетные роли снежинок, бусинок, пуговиц и прочих наименований из магазина фурнитуры. И вот стоишь ты такая бесконечно грустная, задрапированная перешитой в платье маминой тюлью, в унылых чешках с порванной посередине резинкой… И думается тебе об одном: я – страшная невезучая личинка, не быть мне Снегурочкой, не вести мне хоровод, не сидеть рядом с Дедом Морозом.
Вот это чувство – оно еще не раз к тебе вернется.
Фото: Bill Gekas
Я толстая.
Тебе 12, ты бегаешь быстрее всех во дворе и умеешь без рук управлять велосипедом. У тебя на футболке улыбается кролик Багз Банни, а в рюкзаке – шелестит тетрадка с новыми стихами: о природе, о любви, о любви к природе. Твоя жизнь вполне себе хорошая: мама и папа почти не ссорятся, на Новый год всех повезут на экскурсию, а диктант разрешили переписать на следующей неделе.
Однажды ты покупаешь себе некое подобие пиццы в школьной столовой и, не успев вынуть из нее ненавистные луковые кольца, слышишь: «Эй, Пятачок, это твоя десятая булочка сегодня?». Оборачиваешься. Олегу 14, он идиот, пишет «ишол» в сочинениях и подбрасывает в учительскую собачьи фекалии. Но в школе, где ты учишься, быть жирной намного страшнее, чем тупой.
Поэтому Олег победоносно сплевывает тебе под ноги и направляется за мутным кофейным напитком. А ты прячешься в углу столовки – сутулая, бесцветная, сжавшаяся в один корявый человеческий комок.
От этой боли не спасают никакие диеты.
Фото: Bill Gekas
Я бедная.
Тебе очень стыдно. Стыдно уже шесть месяцев. Стыдно неподдельно и глубоко.
Но ты хочешь новые джинсы. Ты даже точно знаешь какие: приглушенно синие, расклешенные, с желтой строчкой и потертостями вдоль бедер. И чтоб низкая талия, и кожаная бирка на кармане, и пуговицы вместо молнии на ширинке. Ты знаешь, точно знаешь, как они будут пахнуть, какими будут наощупь, с какой обувью ты будешь их носить и на какой полке в шкафу они будут храниться.
Если что-то в этой жизни может «почти быть», то твои джинсы, несомненно, у тебя почти есть.
Только время проходит. У мамы на работе сокращения и зарплату за февраль обещают к маю. У папы вообще черт знает что: он курит самые дешевые сигареты, ругается с телевизором и почти не улыбается. Ты понимаешь: твои джинсы – неуместны, как клоун на похоронах.
Но, Господи, как же ты их хочешь.
В апреле двоечница Катя опоздает на первый урок. На ней будут новые классные джинсы. Твои джинсы.
И пускай через десять лет ты будешь подпирать стулом ломящийся от модного денима шкаф. Но те самые главные, синие, с пуговицами, с кожаной биркой... так и останутся у Кати.
Комментарии